Читаем без скачивания Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

Я как-то спросила:

«Поль, почему ты не вышла замуж?»

И она ответила мне очень спокойно, без всякой горечи или досады:

«Потому что у меня не было денег, не было приданого… У нас во Франции на таких девушках никто не женится».

У всех этих тысяч немок, француженок, англичанок есть только одно: их язык. В других странах это иностранный язык, и их нанимают за деньги, чтоб они учили этому языку детей и взрослых. Они живут в этих чужих странах, в чужих семьях, растят чужих детей, и каждая откладывает из своего месячного заработка сколько может – «на старость». Откладывает и Поль. Мы иногда вместе с ней заходим в сберегательную кассу, и Поль никогда не берет оттуда ни одной копейки, а только вкладывает те рубли, которые ей удалось скопить за месяц. Как-то Поль при этом сказала мне с удовлетворением:

«Вот еще несколько лет – и я уже могу доживать старость у себя на родине».

«А я?» – спросила я с огорчением.

«Дурочка! Ты выйдешь замуж и забудешь своего старого Поль…»

«Я не выйду замуж! – сказала я очень решительно. – У меня тоже нет приданого, а ты же сама говорила: без приданого нельзя…»

«Нет, у вас в России эта дверь не так плотно захлопнута… Выходят замуж иногда и бесприданницы. Я видела такие примеры!»

И вот теперь смерть брата опрокидывает все жизненные планы Поля! Она должна либо ехать во Францию к Луизетте, либо выписать Луизетту сюда. Кто-то из приходивших к нам в этот день говорит, что во многих семьях охотно возьмут девочку-француженку: играя с нею, дети с легкостью научатся по-французски. Кстати – недалеко ходить! – Серафима Павловна Шабанова просто мечтает о такой девочке-гувернантке…

– Я ничего не соображаю… Не работает моя голова… – повторяет от времени до времени Поль. – Я сделаю так, как скажет мсьё лё доктёр.

Наконец «мсьё лё доктёр», то есть папа, возвращается домой. Он зовет всех – и я иду со всеми – в кабинет на семейное совещание. Как поступить? Выписать Луизетту сюда, отдать ее в услужение каким-нибудь людям, которые хотят, чтобы их дети научились говорить по-французски, или же Полю возвращаться во Францию?

Вопреки всему, что говорят о папиной непрактичности, он рассуждает очень здраво и толково. «Когда дело идет о других, Яков очень практичный! – говорит иногда мама. – Даже удивительно!»

Есть ли у Луизетты, остались ли у нее после родителей какие-нибудь средства? Да, те знакомые, которые написали Полю о смерти ее брата и его жены, пишут, что у брата остались кое-какие сбережения – не бог весть что, но на то, чтобы девочке учиться и подрасти, кое-что осталось. У самой Поль есть сбережения, которые позволят ей прожить – о, очень скромно, очень! – лет десять.

Есть ли у Луизетты во Франции какие-нибудь родные люди?

Нет. Никого.

– В таком случае, – говорит папа, – совершенно отпадает необходимость отдавать девочку в услужение каким-нибудь Шабановым! Кем она будет в такой семье? Французской куклой для избалованных, капризных и недобрых детей!

– Но зачем непременно отдавать ребенка в услужение? – горячо возражает мама. – Она может просто жить у нас, будет расти вместе с Сашенькой, и все!

– Очень хорошо! Допустим! – спорит папа. – Конечно, у нас ей будет хорошо, она будет, как своя, родная девочка. Ну, а как быть со школой? Ребенок должен учиться, а она вырастет без образования, неучем вырастет!.. Сколько вам было лет, когда вы приехали в Россию? – спрашивает папа у Поля.

– Двадцать шесть.

– Значит, вы до двадцати шести лет жили на родине, среди людей, которые говорили только по-французски, да еще вы учились во французской школе. Поэтому вы были и остались француженкой. А тут приедет ребенок одиннадцати-двенадцати лет, он будет жить в чужой стране, среди людей, говорящих на чужом языке. Можете мне поверить: она забудет родной язык. Может быть, не вовсе, не начисто, но в значительной степени. Будет говорить на какой-то смеси французского и русского… Что же вы дадите ей взамен родины и родного языка?

Поль слушает папу очень внимательно. Видно, что в уме ее идет сложная работа и что папины доводы кажутся ей убедительными.

– Значит?.. – говорит она вопросительно.

– Значит, надо вам ехать во Францию, – отвечает папа. – Дорогой мой Поль (папа впервые называет ее так), дорогой мой Поль, нам очень горько расставаться с вами… Я никогда не забуду, как вы водили меня ночью первого мая по темным окраинам, как помогали мне перевязывать людей, которых избили и ранили казаки…

– Нет, мсьё лё доктёр, это я буду вечно помнить и благодарить судьбу за то, что она позволила мне быть полезной людям в ту страшную ночь! И как я с вами вернулась утром домой, а мой маленький Саш… не спит… и плачет… а Кики клюет ее в щеку… И мадам уложила меня в постель… и раздела меня, как ребенка… а Жозефин принесла мне кофе в постель…

Тут из-за запертой двери папиного кабинета, где мы сидим, раздается не просто рыдание, а горестный вопль. Это Юзефа, стоя под дверью и подслушивая, услышала, как Поль произнесла имя «Жозефин», – а она знает, что Поль так зовет ее, Юзефу. Растроганная, она ахнула вслух и заплакала… Вслед за тем слышно деловитое сморкание и удаляющееся шлепанье Юзефиных ног.

Этот маленький инцидент немножко разряжает атмосферу, и в кабинете все слабо улыбаются, даже Поль. Но папа снова серьезно продолжает разговор:

– Еще одну вещь я хочу сказать вам, дорогой Поль… Деньги, какие скоплены у вас на старость, и те деньги, которые ваш брат оставил своей девочке, – тратьте их главным образом на ее образование! Дайте ей возможность самостоятельно работать, дайте ей хотя бы ремесло: тогда и она не будет бояться жизни, и ваша старость будет обеспечена – при ней. Помните: не баловство, не туфельки, не бантики, не какие-нибудь там пумпульчики или помпончики – а ученье!

– А лет через семь-восемь, – добавляет мама, – когда Луизетта уже будет самостоятельно работать, приезжайте, Поль, к нам. Наш Сенечка как раз подрастет к этому времени…

Две недели, которые проходят между этим разговором и отъездом Поля, – очень короткое время, – я помню как сквозь сон… Я хожу каждый день в институт. Сижу на уроках. Отвечаю, когда спрашивают. Подруги мои очень мне сочувствуют – все они знают и любят Поля, а Лиде Карцевой и Тамаре Поль дает уроки французского языка. Но я какая-то застывшая, как замороженная рыба! Иногда я говорю себе мысленно: «Еще семь дней… еще шесть… еще пять…» А Поль тоже ходит и все делает, как автомат, глаза у нее неподвижные, как остановившиеся часы. Она кончает занятия со своими учениками, она выправляет себе заграничный паспорт, она, вспомнив, бежит в «химическую чистку» за своей блузочкой, она делает какие-то покупки, но все это как-то механически.

Мама не теряет времени: она обошла родителей всех учеников Поля, бывших и настоящих, сообщает всем об отъезде Поля, вместе с ними обсуждает, кто и что подарит Полю на память (чтоб не было совпадений!). И все готовят Полю подарки.

А уж Юзефа – та заготовляет Полю в дорогу провизию, как если бы Поль ехала не во Францию, а на остров Мадагаскар!

Подарки делают не только Полю, но и Кики. Иван Константинович приносит для Кики особую дорожную клетку – ее не надо обшивать кругом (а ведь птицам особенно опасны дорожные, вагонные сквозняки!), воздух и свет проникают в клетку сверху. Юзефа сшила огромный мешок и наполнила его до самого верха канареечным семенем. «Нехай птушек кушаеть и Юзефу вспоминаеть!»

Последнюю ночь не спим ни Поль, ни я. Она сидит около меня на моей кровати и тихонько говорит:

– Саш, мой маленький Саш… Тебе будет в жизни нелегко… И вспыльчива ты безобразно! И несдержанная, и неожиданная… Тебе надо искать хороших людей, настоящих людей, Саш! Вот ударь по столу – стукнет, по кастрюле – загудит, а дотронься хоть легонько до хрустальной рюмки – зазвенит, зазвенит, как ручеек! Вот таких людей ищи в жизни, Саш, маленький мой! И берегись тех, чья душа отзывается на чужое прикосновение только стуком дерева или гудением чугуна…

Поезд уходит под вечер чудесного весеннего дня. На вокзале – большая группа провожающих: тут и ученики Поля, и родители их. Не только наша семья (кроме папы, который простился с Полем дома утром, уезжая к больному) – мама, я, Юзефа, дедушка, который преподносит Полю большой пакет бабушкиных лакомств. Иван Константинович с Тамарой и Леней – за ними Шарафут с большой коробкой, где лежит подарок Ивана Константиновича. Лида Карцева с отцом. Меля, Варя Забелина, Маня с Катей Кандауровой. И еще, и еще люди, взрослые и дети – с подарками, с цветами. Любопытные спрашивают: «Это что? Новобрачных провожают?»

Поль все время держит меня за руку. Рука ее немного дрожит, но тепло, милое дружеское тепло ее руки я чувствую. Все так же, не отпуская меня от себя, Поль обходит всех провожающих, со всеми прощается, обнимает и целует всех женщин. Юзефа стоит в стороне. Поль подходит к ней, обнимает ее и говорит на ломаном, но понятном Юзефе языке: – Жозефин! Карош Жозефин! Здоровья!